Трехдневный поход по реке на севере Архангельской области

Возможно, современные люди утратили вкус к размеренной жизни. Возможно также, что сама жизнь вокруг стала ритмично-рваной и непредсказуемой, скорее смахивающей на джазовую мелодию, чем на спокойно-раздольную и оттого понятную народную песню. Так или иначе, но взаимосвязь этих факторов с необычайным всплеском популярности экстремальных видов отдыха явно прослеживается. Серфинг, кайт, параглайдер, джампинг и дельтаплан — вот краткий список тех видов активного времяпрепровождения, которые гарантируют участнику лошадиную дозу адреналина, занимая по части экстрима первые места. Но, оказывается, обыкновенная рыбалка может стать при определенных обстоятельствах не менее экстремальной. Причем для этого вовсе не обязательно закупать дорогое снаряжение и тратиться на чартерные рейсы.

Телефонные переговоры с приятелем вернувшимся с той самой таежной речки, в верховья которой я мечтаю попасть вот уже второй год, были неутешительны. «Вода большая, до падения весеннего уровня на реке делать нечего!  Такой приговор отодвигал осуществление моих мечтаний о нахлыстовой рыбалке на неопределенный срок. И когда раздался очередной фасонистый звонок из далекого северного городка, я не торопился к телефону. Однако известие было сколь коротким, столь и значимым: «Вода подает, уже неделю стоит жара». Я возликовал, расценивая это сообщение как приглашение приехать не мешкая, и стал договариваться о точной дате совместной рыболовной вылазки. И это было первым шагом к череде ошибок, которые ввергли меня в преодоление серьезных препятствий, сделавших ту мою рыболовную поездку самой жесткой по степени экстрима.

Человек предполагает

План поездки был прост, реален и вполне выполним: втроем доезжаем до точки на авто, перегружаем часть вещей (надувную лодку, палатку и продукты) на двухколесную тележку, пакуем остальное по рюкзакам, и вперед! По окаменевшей без дождя насыпи уже давно разобранной на металлолом узкоколейки нам надлежало пройти пару километров, потом на лодках пересечь озерцо, а там уже по промаркированной и прорубленной тропе до «той самой реки» рукой подать. Все это оказалось не так-то просто проделать в реальности, поскольку температура воздуха 34° С более привычна для Крыма или Кавказа, нежели для Архангельской области, где раздеться до пляжного ансамбля в тайге, полной гнуса, едва ли кто отважится. Осатаневшие от жары слепни и оводы, жужжа на боевых разворотах, бесшумно садились на натруженное тело каждого из нас, выбирая самые незащищенные участки Вскоре после «посадки» следовал нервный вскрик, переходящий в долгую и непереводимую на другие языки игру слов, не всегда понятную даже самому говорящему. Пеше-тележное перемещение на 2 км по насыпи и один заплыв по озеру под конвоем безжалостно жалящих насекомых заняли те же четыре часа, что и автопробег на 280 км от дома до старого выруба, которым заканчивалась еле отслеживаемая насыпь брошенной узкоколейки. За вечерним, точнее ночным уже чаем было решено, что завтра я упакую все свои вещи по-походному, возьму продуктов на три дня и мои спутники проводят меня до «той самой речки» по тропе, недавно ими прорубленной в подросте из березы, перевитой иван-чаем, осокой, кустиками черники и высоченным хвощом. Потом они должны вернуться на озеро и продолжить массированную ловлю щук на жерлицы, а мне предстояло пройти по малой
таежной речке, уже в полном одиночестве, всего каких-то не то 7 с небольшим, не то 9 км.

Это не предвещало никакого экстрима, поскольку, судя по спутниковой фотокарте из Google и заверениям моих провожатых, речка эта была тихая, отдаленная, людьми не посещаемая. Стало быть, плыви себе неспешно по течению три ходовых дня да полавливай рыбку по пути — чистый отдых: свежий смолистый воздух, легкая гребля и чаепитие у костерка, короче, ничего сложного. А раз так, то всякие хитрости в виде «забивания» контрольных точек в GPS, продумывания сходов с маршрута и запасного варианта путешествия вплоть до возвращения в исходную точку воспринимались как излишние предосторожности и не были применены. Это стало второй и главной моей ошибкой, за которую пришлось заплатить сполна.

Читайте знаки

Когда мы, обливаясь потом, который тут же высыхал, оставляя на куртках белые разводы, подошли, наконец, к речке, мой первый провожатый как-то многозначительно вымолвил: «Да-а-а…» Тут же выяснилось, что вода упала не на ожидаемые 7-10 см, а почти на четверть метра. Эта величина для данной речки весьма внушительная, учитывая, что ее средняя глубина составляет около 1 м. Для меня это должно было послужить важным предостережением, поскольку на протяжении тех 7-8 км, что предстояло проплыть, река являла собой чередование микроплесов с мелкими и длинными шиверами, где вода едва покрывала камни-голыши даже в обычное, не столь засушливое, как нынешнее лето, время. Но дорвавшемуся до живой дикой воды горожанину, за зиму стосковавшемуся по неспешной созерцательной рыбалке без соглядатаев, будущие трудности не казались настолько значительными, чтобы отказаться от манящего путешествия. Ну что такого неприятного меня могло ожидать? Обносы завала или безводного камешника?

Эка невидаль! Ведь сколько хожено и обнесено за предыдущие годы. Травмы? А где от них можно полностью быть застрахованным? Даже в уютной квартире вполне реально сломать ногу, поскользнувшись в ванной. Да, на таежной речке, где помощи со стороны едва ли можно ожидать раньше чем через четыре дня, а до самого ближайшего человеческого жилья, судя по карте, не менее 20 км, любая травма может оказаться роковой. Сойти с маршрута в аварийном случае можно было, хотя где и куда — на тропу ли, грунтовку ли лесовозную, что выведут к условленному месту встречи, оговорено не было, а в моем приемнике GPS даже не указана та самая точка окончания маршрута. Впрочем, и самого абриса реки, по которой я уже плыл, хлюпая веслами, у меня не было. Вслед мне смотрели мои провожатые, я их видел краем глаза, поворачивая, чтобы не наскочить на камень поперек русла. Они переговаривались несколько возбужденно, и до меня донеслось: «А как ему выше слияния-то?! Ведь там и по хорошей воде камней больше, чем воды… Это было мне еще одним предупреждением. Но я не внял, что стало очередной ошибкой.

Лес, люди, вода и рыба

Гидрология таежных рек русского Севера — Архангельской, Вологодской областей, частично Республики Карелии — сильно зависит от лесохозяйственной деятельности. Когда-то еще в советские времена, рубить лес по берегам рек ближе чем на 500 м, а по берегам озер на 3 км (!) было запрещено, и запрет этот неукоснительно соблюдался. Потом, с наступлением эпохи частного предпринимательства, по неведомым причинам эти дистанции были сокращены, а теперь же и вовсе местами не соблюдаются. Реки вследствие таких жестоких рубок теряют свою естественную защиту в виде крон деревьев, закрывающих зеркало воды и площади топей и болот от солнца, а соответственно и от возникающих испарений воды, которые безвозвратно уходят в атмосфepy проливаясь дождями вовсе не там откуда поднялись к небу. И те реки, где площадь водосбора не облесена, а представляет собой открытые, хоть и заросшие подростом из березы и травостоем пространства вырубов, чрезвычайно быстро реагируют как на осадки, так и на излишне сухую погоду резким изменением уровня воды. Стоит только пройти несильному дождю, как уровень такой речки поднимается прямо на глазах на 3-5 см, а не-дельная жаркая погода способна понизить ее нормальный уровень на такую же величину. Небывалая для России жара этого лета докатилась вплоть до севера Архангельской области, к счастью, не перешагнув Северный полярный круг и лишь немного затронув Кольский полуостров и Мурманскую область. Традиционные рыбы рек русского Севера (в первую очередь европейский хариус, кумжа и атлантический лосось) сильно страдают от обусловленного сведением лесов обмеления тех рек, которые издавна были не только местом их постоянного (или сезонного) обитания, но и воспроизводственным участком, то бишь местом нереста и нагула молоди. Необычайная летняя жара нынешнего года стала губительной, прежде всего, именно для речек, изуродованных порубками лесов в береговой зоне. Температура воды в этих речках, еще в прошлом году обильно населенных хариусом и форелью (кумжей), поднялась местами до 23° С, Несущие ранее прохладу и живительный кислород ручьи и ключи заилились или пересохли, и рыба, не успевшая скатиться в низовья от наступающей беды, либо погибла от удушья и свернувшейся крови, либо стала легкой добычей хищников (главным образом, выдры и норки), хотя даже ястребы-тетеревятники не прочь внести в свое привычное меню рыбный день. Из полноводного потока, способного на порогах измочалить в труху обломок ствола упавшего дерева, таежная речка может превратиться в мелкий и теплый ручеек, струящийся по камням от плесика к плесику, глубиной едва ли более четверти метра. Узнать же о состоянии реки, кроме как визуально, «вживую», пронаблюдав ее на протяжении нескольких известных ранее участков, практически невозможно. Никакая карта не даст сведений о глубине малой таежной реки, а предсказать, как себя поведет эта речка в условиях целого месяца непрекращающейся аномальной жары, не сможет даже самый заядлый рыболов из местных жителей, который наведывается на реку раз в две недели.

Точка возврата

Первые 800 м дались мне легко: узкая, но глубокая, не менее 1,5 м, речка с почти стоячей водой железисто-торфяного цвета позволяла равномерно грести, не цепляясь за берега и ветви деревьев. Но неожиданно речка повернула влево на 90° и уперлась в россыпь камней-окатышей. Сгоряча я перешагнул через борт, позабыв, что на мне не вейдерсы, а хлопчато-бумажные армейские штаны, заправленные в уже видавшие виды башмаки IS Shadow Trek. Жара располагала хоть немного освежиться, и прохладный компресс от середины голени до колена поначалу меня не огорчил, тем более что ноги в башмаках еще оставались сухими. Но через 20 м россыпь повторилась, а потом еще и еще я все-таки полностью промок, а набежавшая со штанин вода объемом не менее ведра, плескалась в «надувнушке», грозя намочить все, что не было убрано в термоупаковку. В итоге к первому завалу из могучих елей, рухнувших поперек реки, мой энтузиазм первопроходца несколько поостыл. Судя no GPS, я продвинулся по реке не более 1,5 км, потратив на это около трех часов.

Простейшие арифметические вычисления показывали, что в таком темпе, причем не в самых худших с точки зрения естественных препятствий условиях, я смогу пройти те самые оставшиеся не то 6, не то 7 км. Поворачивать назад было как-то не с руки, тем паче что мое местонахождение относительно ближайшей дороги оказывалось на расстоянии почти 3 км. Вот если я пройду по реке примерно еще километр-полтора, то влево от реки может быть тропа, которая выведет меня на дорогу, и если я не смогу по ней дошагать с поклажей до конечной точки маршрута (уж больно это скучно!), то во всяком случае дорога гарантировала скорый возврат на исходную позицию. К тому же рыбалка здесь совершенно не клеилась: кроме многочисленной мелочи в виде малька ельца, форели и хариуса, дававшей круги сразу ниже впадения быстринки в очередной небольшой плес, ничего приличного, что могло бы гордо именоваться уловом, мне не попалось. В итоге до представляемой точки возврата мне нужно было двигаться дальше, а первый ходовой день, собственно, уже закончился — часы показывали 22:40, и, хотя все еще было светло, настала пора организовать ужин и ночлег.

Пешком по воде

Проснулся я от боли. Левую ногу свело в портняжной мышце, боль и раздражение усиливались невозможностью изменить положение тела: я лежал на спине в одноместной палатке «Атеми-Тибет», отсыревшие за ночь скаты тента были в па-ре сантиметров от моего лица. Ни согнуть ноги в коленях, ни сесть! Даже если бы мне удалось «на зубах» дотянуться до застежки-молнии, то при выкатывании из этого нейлонового гробика и другую ногу непременно свело бы от напряжения. Эта мысль о последствии действий «на зубах» настойчиво заставила расслабиться, что подействовало на меня как медленное обезболивающее. Через пару неприятных минут я уже вылезал из нейлонового заточения и отмахивался от назойливых комаров, обувая башмаки IS на вейдерсы, поскольку решил идти по воде, аки посуху, используя надувную лодку в качестве этакой волокуши-тобоггана североамериканских индейцев, только не по снегу и льду, а по камням-голышам, чуть прикрытым водой. Вся надежда была на то, что ПВХ на лодке «Тузик» довольно устойчив к царапинам, нагрузка на лодку невелика, а идти до «большой воды», как я предполагал, было не очень далеко. Первые два положения реально подкреплены многолетним опытом, а идея о «большой воде» оказалась, как выяснилось позже, не более чем грезами отпускника.

После очередного обноса с разгрузкой, погрузкой, переноской и обязательной фотофиксацией всех этих действий (автоспуск на 10 секунд и штатив — великие в том помощники!) проблема питья встала в полную силу. Жара в 32°С и прямо-таки сизифов труд по расчистке хоть какого-то прохода для лодки-волокуши в обмелевшем каменном русле выжимали из организма массу воды, требуя ее возмещения.

Пить прямо из реки я не отваживался — слишком свежи были воспоминания о паразитах, что попадались прошлым летом при потрошении хариусов. Два родника, встретившиеся на пути, дали мне питье, но первый был просто болотным стоком, и его воду я смешивал с красным вином, что оставалось в качестве НЗ. А вода из второго, которой я наполнил пластиковую бутылку, была прозрачна как хрусталь, холодна как лед и вкусна, как только может быть вкусна вода в пустыне. Но удивительное дело, через час путешествия в лодке эта водица порыжела, стала мутной, и у нее появился привкус сероводорода. Так что и ее мне пришлось разбавить вином. Кстати, древние греки в своих странствиях возили с собой вино, добавляя его к любой, даже солоноватой, воде, считая, что питье таким образом становилось и вкуснее, и. что важно, безопаснее для человека.

Где-то к двум часам пополудни я определился по GPS и сильно удивился — все мои усилия и полдня почти непрерывного хода продвинули меня всего лишь на 2860 м! Да я немного порыбачил, достав спиннингом из двух более-менее приглубых прогонов на реке шесть разнокалиберных щучек. Да, время на вываживание и длительную реанимацию каждой рыбы (куда мне ее? — сохранить улов для пищи на такой жаре нереально) заняло почти час, но все равно — четыре часа хода и всего лишь неполных 3 км — это же не результат.

Когда в половине девятого вечера я добрел по реке до границы белого камня, острые кромки которого просто не позволяли безнаказанно волочить лодку по уже практически безводному руслу, на песчаном береговом приплеске заметил четко отпечатавшиеся следы. Фасонный протектор неожиданно маленького, не более 39 размера, сапога, поверх него со смещением стершаяся подошва резинового «лаптя» 44-го, и рядом два кругляшка от лап мелкой собаки. Если ходят, а выше по речке нет ни единого свидетельства пребывания человека, значит, мне осталось до слияния не так уж и много. Но вот сколько и как до него добраться?

Время «Ч»

Всю ночь, разрывая мой сон, по белым камням плитняка, обрамлявшего едва читаемое русло ручейка, в который превратилась еще недавно, каких-то две недели назад, протекавшая река, вприпрыжку бегали, плескаясь и громко свистя, три выдры. Похоже, что выдра-мамаша учила своих уже крупных по размеру деток искусству охоты на рыбу. Хотя на мелких плесиках-ваннах поимка рыбки, едва живой из-за высокой температуры и отсутствия кислорода в воде, вряд ли требовала от молодых хищников большого проворства. Часам к семи утра как-то захолодало, пала роса, что окончательно пробудило меня ото сна. Вылезаю из своей «норы» и начинаю поиски топора. Вчера, едва приготовив ужин на костерке, который из пожарной предосторожности пришлось развести прямо на плитах белого камня у самой воды, я куда-то ткнул туристический топорик. Это был мой старый товарищ, однажды лопнувший и сваренный аргонной сваркой, который никак нельзя было терять. В принципе топор в здешних местах не шибко и нужен (пила полезней), поскольку заготовка дров сводится единственно к сбору сушняка, в изобилии валяющегося по тайге, и быстрому его делению на «порционные куски». Все же остальные работы по биваку можно выполнить с помощью хорошего складного ножа, лучше с длиной клинка не менее 95 мм. Два правила, которые мне привили с детства, — не втыкать топор в живое и класть его рядом с костром, сработали и на сей раз.

Воткнутый в короткий обломок валежины топор лежал на боку, его черная резиновая рукоять и воронение на стали делали его незаметным на фоне большого камня из аспидно-черного кремнистого сланца в шаге от раздуваемых мною угольев кострища. Свежий чай, пакетик быстро приготовляемой овсянки и оставшийся от ужина цыпленок из жестянки с сухарями вместо хлеба. Завтрак быстро съеден, и я собираю все пожитки. Упаковывание палатки и спальника в свои мешки, хоть и компрессионные, оказывается на практике пустым и даже вредным трудом. Втиснуть имеющую некую форму упаковку по месту, окружив ее флай-боксами, шпульками с поводочной леской и футлярами с катушками гораздо труднее, чем просто запихать полотнище и спальник в недра рюкзака, переложив ими все, что может быть испорчено от ударов. А ударяться явно придется; я не исключал падения, поскольку шагать с 40 кг на плечах по курумнику, где каждый камень «живой», дело тяжкое.

Но выбора у меня просто не было: точка возврата осталась где-то в 2.5 км выше по реке, первый аварийный сход на дорогу в виде тропы, кстати, так и не «заточкованный» в GPS, я не нашел, затратив на его поиски по левому берегу минут двадцать. Впереди было сплошное поле из камней с редкими признаками воды в виде мелких переборов крохотной струйки, слезящейся между серыми от высохшего мха булыжниками, расцвеченными торчащими клыками белого камня. Река просто кончилась как по волшебству, вода превратилась в камень, рассыпанный изгибами, как дорога из желтого кирпича, отороченная изумрудно-зеленым травостоем. Ровно в 10.00 я начал движение с того, что шагнул и тут же упал лицом вперед на каменное поле, подмяв под себя слева тюк с лодкой, а справа в кармане куртки — фотокамеру без чехла.

Чувствуя, как придавливает меня сверху рюкзак, как намокают брюки из флиса и куртка, я все силился встать так, чтобы не макнуть камеру в лужу, оказавшуюся точно подо мной. Не сразу, но это мне удалось. Рассек левую голень, немного вывихнул запястье правой руки, но идти можно. Вырезаю из ольшаника посох попрочнее, засупониваю свою «сбрую» — лямки рюкзака на плечи, одну лямку от тюка с лодкой на шею и плечо. Иду сначала тяжко, потом, кажется, ничего — привыкаю. В итоге после почти пяти часов довольно медленного движения (ставишь ногу, плавно загружаешь ее, пока не почувствуешь, что камень не провернется, потом перенос веса тела, повторяешь все снова, и опять) я пришел на слияние. До времени «Ч» (по иронии судьбы им было выбрано четыре часа пополудни) оставалось 25 минут, когда я скинул с себя рюкзак и лодку, содрав липому на шее до крови. Комаров и слепней, толпившихся в очередь «на новенького», я почти не замечал. Кстати, серые разбойники-слепни абсолютно не реагировали на антикомариный спрей. Передо мной, в 5 м от условленной точки встречи, на кустах висели яркие, как капельки крови, ягоды красной смородины. Я срывал их прямо с листиками и черешками, отправлял в рот и, зажмурясь от удовольствия, жевал, ощущая кислую влагу в саднящем горле. Хорошо! Я дошел и не сломался.

И опыт, сын ошибок…

Желтая пыль на лесовозной дороге означала только одно — за мной едут. Оба моих провожатых спешили ко мне, выскочив из автомобиля и даже не закрыв дверцы от опускающейся пыли. V одного в руках был старый термос, другой почему-то держал ключи от машины. Я рад был видеть этих людей, рад их первым словам: «Глебович, хочешь кофе? А мы уж думали идти вверх по руслу искать тебя и тащить!» Никого не надо было искать — все были здесь Ничего не нужно было тащить — все вещи лежали рядком на маленькой вытоптанной площадке у развалившегося моста, я сидел на сутунке в тени. Все было на месте, кроме реки. От нее остался слабый ручей, который шелестел между бревнами разбитого лесовозами моста и разливался ниже него мелкой шиверкой, убегая в спасительную тень прибрежной ольхи.

Разумеется, знай я наверное (с помощью моих провожатых) о состоянии «той самой реки», никакого экстремального марш-броска по камням не случилось бы. Но, увы, что свершилось, то свершилось. И тут ничего уже нельзя изменить, как нельзя никому объяснить, что мой отпуск — это мой отпуск, который бывает раз в году, и что на него возлагаются самые радужные надежды. И соответственно его нужно провести так, чтобы не было мучительно стыдно за свои и чужие действия.

Сезон закрыт. Но у меня есть еще «заначка» — почти две недели от неотгулянного за прошлый год отпуска. Позвоню-ка я своим приятелям — там у них под боком есть еще одна прелюбопытнейшая река…